подкрепившись в буфете, отправился в обратный путь. Под конец, когда вроде бы действительно пора праздновать небольшую викторию в большой битве, которую мы затеяли, меня и скрутило конкретно. Действительно, еле добрался до дома, хорошо Оля догадалась выйти встречать.
— Опять, небось, куда-то ходил? Ты от Чернеца должен был уйти еще невесть когда, что там тебя так проверяли? Я вся на нервах, еще немного, сама бы пошла.
— Вот именно тебя там не хватало, — через силу ответил я, осторожно прихлебывая чай. Зубы постукивали о края кружки, но я начал уже немного приходить в себя. Оля накрыла меня, дала таблетку цитрамона. И накапала валерьянки. Все вместе.
— Так выкладывай, куда тебя понесло.
— Через Сциллу и Харибду. Я деньги сдал.
— Ты все же… сколько? — мы шептались, чтоб Михалыч не прознал про наши деяния, ему еще этого не хватало, и так в себя не мог придти никак после поражения в горисполкоме. Я подал ей пачку банкнот и книжку.
— И еще восемьдесят в надежном месте.
— Ты с ума сошел. Туда мотался? Я… я думала, ты в типографию пошел. Туда даже позвонила. Хорошо, никто не ответил. Кстати, а это правильный номер?
— Слава богу, неправильный. У тебя ошибка в последней цифре. Но к Ирине я не ходил. Мне там больше делать нечего. Я все выяснил. Она была последней любовью Артура и на этой любови он и погорел. Из-за нее и погиб.
Она даже отшатнулась. Просто для того, чтоб посмотреть мне в глаза. Не сошел ли любимый с ума.
— Я в порядке. Я… тебе не рассказывал, прости. Но это факт. Если б Артур не завел себе еще раз Ирину, быть ему живым до сих пор. Наверное. Виктория из-за этого свихнулась и позвала своего брата-афганца, а он…
— Подожди. Я ничего не поняла.
Пришлось рассказать все в деталях — как смог. Оля слушала, не перебивая, что для нее практически невероятно, гладила меня по руке, той, в которой не пытался удержать неподъемную чайную чашку. Наконец, произнесла:
— А как же теперь? Ты и она. Ты ничего не будешь делать — в ее отношении? — все же Артур твой друг.
— Вот чем больше узнавал Артура, тем больше понимал, что выдумал его себе и… Ничего не буду. Там и так мерзкая история вышла. Пусть Виктория сама разбирается, кто прав, кто виноват. Я больше не полезу.
А сам поглядел в сторону прихожей, мысленно представив себе вешалку, на одном из крюков которой висел мой «петушок» — и по сию пору модная вязаная шапка с венчиком над макушкой. Такие наше предприятие изготавливало еще, когда шерсть была доступной и качественной. После переключились на хлопок и лен, а вот этот головной убор — я его так и ношу, каждый сезон, уже не замечая, не вспоминая. Нет, раньше понимал, вспоминал, с теплом и приятством, а сейчас, как Елена, иногда придумываю что-то себе, что-то удобное, теплое, лживое. Только теперь, после признаний Ирины, после рассказа Виктории как-то удалось захлопнуть страницу. Наверное. Я еще сам не убедился в этом. Ведь память, она такая.
— А что же мне не сказал? Или боялся, что буду…
— Прости. Пока сам не помирился с собой, с ним, не попрощался, не мог. Вот только теперь и говорю, видишь, совершенно спокойно. А раньше…
Я обнял Олю — хоть сейчас руки перестали дрожать. Уткнулся в ее волосы, почувствовав теплый запах ландыша. Она прижала к себе, сильная, уверенная — так ей хотелось, чтоб мне казалось — целовала, обнимала, шептала в ухо нежности. Я окончательно размяк, будто литр сивухи выпил. Голова сделалась чугунной, непрошибаемой.
Таким она меня и положила в постель, сама легла, не раздеваясь. Словно мама, утишивая беспокойное дитя. Я почти мгновенно провалился в спасительный сон, последней мыслью было: хомяк из меня никакой, стоило только появиться и миновать настоящей опасности для жизни моей и солнышка, как немедля развезло.
Проснулся, когда Оля уже одевалась. Спохватился и несмотря на все ее уговоры, принялся собираться. Хотя голова ничего не соображала, от озноба пошатывало, да и температура явно повысилась на градус. Как впрочем, и на улице, вроде уже весна, вроде еще только оттепель.
До ателье добрался еле-еле, там и засел, дожидаться просветления. Никуда из своего закута не выходил, ждал, сидел, смотрел, часы ползли уныло, как старые докучные враги. Дался мне этот романс Апухтина, а вроде даже напевать начал. После обеда приходил заказчик — и рад бы ему порадоваться, да только даже не сразу понял, чего он хочет. А когда понял, рабочий день вышел. А он, верно, принял меня за пропойцу. Жаль, очень, ведь пришел по объявлению, а не от знакомых. И заказал ерунду — плащ на весну. Я мог бы предложить ему свой вариант, тот самый, авторский, что даже в прежней шарашкиной конторе понравился.
В автобусе уже полегчало, сморило под неспешное колыхание салона. Пришел домой, раздеваясь, снимая промокшие от дождя и талого снега «дутики», нечто среднее между валенками и сапогами с голенищем из плащевки, столкнулся с Михалычем, тоже только прибывшим и явно в хорошем настроении — судя уже по запаху.
— Оклемался чуток? А я хотел тебя подбодрить. Вот зря вы свою затею-то придумали, тут на днях провернули кое-что куда похлеще и без нервов.
— А что именно?
— Да ты точно весь в своих планах, неужто не слышал об ограблении ювелирного? — я покачал головой. — В эту пятницу, вот сейчас только стали известны подробности. Я по радио слушал.
— Я так понимаю, ты так работал сегодня.
— Тяжелый день, чем в дождь со снегом махать непонятно. Может завтра выяснится, если погода позволит. Хоть время провел с пользой, слушал новости.
Пришла Оля, так что уже всей семьей слушали рассказ дворника. Сперва про погоду, потом про ювелирный.
— И ведь как оно вышло-то замечательно. Двое в масках пришли в пятницу, после закрытия, когда кассы подсчитаны. Стали поджидать машину, а вместо нее сам директор приехал на своих драных «Жигулях» — он так всегда делал, чтоб не вызывать инкассацию и внимания к выручке не привлекать. Его по голове чем-то тяжелым и деру, стоило только выйти с сумкой денег. До сих пор никаких следов.
— Много унесли? — тут же деловито поинтересовалась солнышко.
— Да около тридцати тысяч. Немало.
— Да, немало. Но мы уже от этого отошли и давно.
— Вот и напрасно. Сейчас бы забогатели.
— Из своих, наверное, кто. Тот, кто всю эту кухню изнутри знал, — тут же заметил я. — А вот мы действительно не сообразили, надо было грабить столовку «Асбеста».
Оля удивленно
